Николай Леонов - Исповедь сыщика [сборник]

— Хорошо. — Валентино взглянул на часы. — Сорок восемь часов тебя никто не побеспокоит, гарантирую.

За дверью раздался шум, звук удара и стон. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Жеволуб, следом, с пистолетом в руке, вошел Гуров, только пистолет сыщик держал не за рукоятку, как положено, а за ствол.

— Здравствуйте и извините за шум. — Гуров положил пистолет на стол Еланчука. — Я заглянул к вам, Юрий Петрович, меня не пускают и, извините, в морду тычут. Я объясняю, интеллигентно предъявляю удостоверение Министерства внутренних дел, — говорил Гуров, не сводя взгляда с Валентино.

— Извините, дела, — Валентино направился к двери, но стоявший на его пути Гуров не тронулся с места.

— Извините! Иван Прокофьевич Жмых, если не ошибаюсь? Хозяин данной фирмы и окрестностей?

— Ну? — Валентино был вынужден остановиться. — У нас охрана, как везде. Данный человек имеет официальное разрешение на ношение оружия.

— Боже мой! — Гуров неожиданно взял руку Валентино, взглянул на его кисть с удивлением. — Как же вы позволили, Иван Прокофьевич, портить такую великолепную кожу? Обратились бы ко мне, я бы рекомендовал настоящего мастера. Пардон, забыл представиться, извините, нервы. Третий десяток лет не могу привыкнуть к виду оружия. Гуров Лев Иванович, в прошлом известный мент, а сейчас так — работаю за деньги.

— Лев Иванович, кончай. Иван Прокофьевич — начальник. Ты ставишь меня в дурацкое положение, — вмешался Еланчук. — Шеф, как только выпровожу наглеца, тут же зайду.

Гуров решил выжать максимум из создавшейся ситуации. Опытный сыщик прекрасно знал, что в момент наибольшего нервного напряжения человека быстрее всего выводят из себя разговоры сторонние, поэтому он наивно взглянул на Валентино и спросил:

— Как же получилось, интеллигентный человек, а разрешили какому-то уголовнику-портачу такую красивую кожу испортить? И выкололи букву «В» и змейку. «В» — так, наверное, девчонку в юности звали? Хотя наколочка не так уж и стара…

— Я в цирке давно не был, отвык! — Валентино вышел и хлопнул дверью.

— Плохие нервы себе сегодня может позволить… ну очень богатый человек. — Гуров взглянул на охранника, на его пистолет. Лицо сыщика потеряло насмешливо-дурацкое выражение, взгляд стал цепким, недобрым.

— Однажды ты стрелял мне в затылок, вчера в темноте не разглядел, — сказал Гуров. — Сейчас хорошо видишь?

— Кто стрелял? Чего вчера? — Жеволуб переминался с ноги на ногу. — Ничего не знаю.

Еланчук хотел вмешаться, но Гуров движением руки его остановил, сказал:

— Извини, Виктор, это все, чему ты в милиции обучился? Пять лет опером отбегал, мог бы умнее стать. Предупреждаю, третий раз попадешься — убью. — В голосе Гурова не звучало угрозы, лишь сухая констатация факта, отчего слово «убью» словно материализовалось. — Бери свой пугач и уходи.

Когда Жеволуб ушел, Гуров взглянул на Еланчука с искренним сожалением, вздохнул:

— И с такими людьми вам приходится работать… Кошмар!

— Я не понимаю, зачем вы пришли и чего добиваетесь? — сказал Еланчук.

— Все вы понимаете, Юрий Петрович, абсолютно… — Гуров прошелся по кабинету, словно был не в гостях, а у себя дома. — Меня по вчерашнему инциденту хотят пригласить в прокуратуру. Я дома не ночевал, на службу не явился, ранним утром в санчасть, где содержатся мои крестники. Они везунки, кости у обоих целы, так что их быстренько поднимут и переведут в общий режим. Я изначально был убежден, что бандиада организована не вами — уж шибко бездарно. Сегодня с ребятами потолковали, убедился: точно, не ваша работа.

— Благодарю. — Еланчук чуть привстал и поклонился. — Мне полагается выражать недоумение. Но я ваш характер понял — вы от своего не отступитесь, поэтому не стану терять время. Да, я все знаю, отношения не имею. Зачем вы явились?

— Как это? — Гуров развел руками. — Неужто не ясно сказано? — Он искренне удивился. — Я не пошел в прокуратуру, решил поболтать с подраненными ребятами: у них, родимых, даже единой сказки не придумано. Куда, зачем с автоматами кинулись? Один в лес, другой по дрова — детский сад, да и только. О наркотиках они не проболтаются, не знают и не ведают об этом деле. Но в головах у них довольно интересная информация имеется. Сами, как профессионал, знаете — совсем пустых голов не бывает.

Еланчук согласно кивнул. Недавно он то же самое втолковывал своему шефу.

— Ну, серьезно я шпаной не занимался: они кровь пролили! — с пафосом произнес Гуров.

— Вам бы в кино сниматься, — не выдержал Еланчук, — и внешность подходящая, и талант недюжинный.

— Что вы! — Гуров махнул рукой. — Я камеры боюсь, как наставят — каменею, сущий памятник, — серьезно ответил Гуров. — Так о чем это я? Да, о головах и информации. Один из раненых сболтнул, что шефа вашего зовут на иностранный манер — Валентино.

Еланчук не дрогнул, бровью не повел, но почувствовал, что у него зябнут ноги. Гуров не цеплял взглядом, держался свободно, словно говорил о стороннем, кивнул на дверь.

— Ивану Прокофьевичу такая кличка прямо в масть, и на кисти у него «В» нарисовано. Но это глупости, конечно. Умный человек не станет так светиться. А этого Валентино вы из Сицилии инструктором взяли? Или это русский мужик — рыжий и конопатый — под родоначальников наркобизнеса мажет?

— А жаргон вам не идет. — Еланчук устал: этого человека было слишком много и пер он мощно, не давая передохнуть и сориентироваться.

— С другой стороны, Юрий Петрович, знаешь, какие смешные случаи в моей практике встречались? — Гуров тихо рассмеялся. — Умора! Ищешь индивидуума по кличке Косой или Хромой. Ну, натурально полагаешь: уж, конечно, искомый Спиноза — точно не хромой или косой. Находишь — я вообще-то в большинстве случаев если упрусь, то нахожу, — и что же? Он-таки хромой или косой. Поверь — случалось неоднократно.

— Вам пора уходить, а мне работать. — Еланчук встал, ноги держали неуверенно. «Это я, тренированный и профессиональный, а простого человека он сомнет, пальцем не тронет — сожрет, рта не раскрыв», — подумал Еланчук и оперся на спинку кресла.

— Последний вопрос. Мне деваться некуда, я в прокуратуру еду. Какой линии прикажете держаться?

— Вы меня спрашиваете?

— Наркотики, вашу фирму, вас лично, Ивана Прокофьевича с татуировочкой на запястье называть? Или держаться проще: я в сыске сто лет, поклонников приобрел множество, и кто решил мне бенефис устроить — не ведаю?

— И вы мой совет примете?

— Обязательно, иначе не спрашивал бы.

— И какую плату потребуете?

— Оставьте меня в покое. Вы лично, Валентино я не боюсь. У него настоящих киллеров нет, да ему, надо думать, сейчас зарубежные партнеры мозги прочистят, не до меня будет.

— Обещаю, что лично я против вас пальцем не шевельну.

— Верю. — Гуров смотрел задумчиво. — Очень мне интересно, как вы, совсем иной масти, в чужую колоду попали?

— Я слово дал, а чем вы будете заниматься?

— Сыщик занимается сыском, другому не обучен. Буду разрабатывать вашу контору, разыскивать Валентино, наркотики — обычная работа.

Еланчук вновь почувствовал, как немеют ступни, сжал спинку кресла и решил рискнуть.

— Оставьте наркобизнес в покое, вы им никогда не занимались, здесь свои правила. Вы сожжете меня, уже подпалили изрядно. Меня не расстреляют, я просто исчезну…

Гуров смотрел в глубокие, с девичьими длинными ресницами глаза бывшего гэбэшника, и у сыщика появилось сомнение, неуверенность.

— Позднее, Лев Иванович, вы станете себя корить, возможно, никогда не простите. — И неожиданно, будто спохватившись, что сказал лишнее, Еланчук неловко улыбнулся и закончил: — А у меня дочки маленькие, близняшки.

Гуров отъехал от офиса, проверился небрежно, убежденный — сейчас его оставят в покое. Валентино требуется время очухаться от нокаута, когда ноги не держат, не до ударов, удержаться бы на ногах. Сыщик проехал по Бульварному кольцу, у Трубной площади свернул в переулок, затем во двор и остановился. Ему тоже требовался перерыв. Конечно, лучше бы выпить горячего молока и часочка два соснуть в постели, а потом, приняв контрастный душ, за чашечкой кофе разобраться спокойно, что к чему. Но, как говорится, за неимением гербовой пишут и на простой, поэтому Гуров положил пистолет в карман плаща, откинулся на сиденье, прикрыл глаза — не закрыл, оставил тонкую щелку, смотровую щель. А то теория, как ни крепка, жизнь порой от нее камня на камне не оставляет.

И кто же такой Юрий Петрович Еланчук? Может, вся история с увольнением из КГБ — иначе эту организацию Гуров никак не называл, да и она, организация, себе название придумать не в состоянии — полная туфта? Создали какое-нибудь совершенно секретное подразделение по борьбе с наркомафией и отобрали лучших. Людей официально уволили, личные дела — в архив, новых не заводили. Элита начала внедряться кто как сумеет, каждый по своему разумению, влезать в организм наркомафии. И фамилий людей не знает ни министр, ни председатель, есть только номера, потому как министры и председатели меняются значительно чаще, чем листья на деревьях, и куда они, опавшие, летят, одному Богу известно. И ни в одном компьютере имен нет, а имеются они в единственной седой или лысой голове шестидесяти-семидесятилетнего мастодонта. Имеет он нищий фонд заработной платы под крышей пособий нуждающимся ветеранам, еще у мастодонта имеется нигде не зарегистрированный, простой телефончик, по которому он порой болтает по-стариковски с приятелями. Если «болтовня» требует оперативного вмешательства, то оформляется как донесение зарегистрированного — слепого, глухого, возможно, умершего, но не снятого с учета агента. И такой номер имеет Юрий Петрович Еланчук. Добрался он до цели, проползает между Сциллой и Харибдой, натыкается на шибко умного Гурова. И он, отставной мент, сыщик гребаный, своим свиным рылом начинает все ломать, крушить и радостно хрюкать.